Олифант Олифант - Секреты крылатых слов и выражений[СИ]
Бывало соберутся крестьяне на престольный праздник, выпьют, закусят, кликнут музыкантов. Те в бубны ударят, трещотками затрещат, в дудки загудят. Бросится народ в плясовую. Шапки оземь, армяки долой и давай, кренделя выделывать. Эх! А наш Гаврила сиднем сидит, порты зазря протирает. Зато, появись близ селения цыгане или скоморохи бродячие — он тут, как тут. Как пустится в пляс, как застучит лаптями о дорогу. И гоголем пойдёт, и вприсядку, и колесом.
— Что ж ты, щучий сын, — бранятся мужики, — под наши дудки так не пляшешь.
Отмахнётся Гаврила, чтоб не мешали и, ещё пуще наддаст.
Говорили с ним, к совести призывали, к батюшке водили, посекли, даже, сгоряча. Всё без толку.
Да только раз слух прошёл, что из самой столицы должен барин пожаловать. Проведать отчий дом, на хозяйство глянуть, да дела всякие уладить. Вот тут–то, общество и порешило, помещику в ноги пасть, что б тот Гаврилу пожурил. Или наказал как.
Месяц пролетел, другой, глядь, и вправду по дороге карета пылит. Барин приехал! Докатил до усадьбы, дверцу лаковую распахнул, легко на землю спрыгнул. Все, как один на колени, да лбами в пыль.
— Здорово, мужички, — говорит помещик. — Как живёте–можете? Нет ли просьб, каких, либо жалоб.
Те ему всё про Гаврилу и выложили.
— А не кажется ли вам, православные, — нахмурился тот, — что вся Русь матушка давным–давно под дудку временщиков и фавориток пляшет?
Молчат мужики, с ноги на ногу переминаются.
— Аль не замечали, — продолжает барин, — как умов лучших, граждан честнейших, Отчизна давно прочь гонит?
Вон куда завернул, и не поймёшь о чём это он..
— Ладно, детушки, — вдруг, повеселел барин. — Своим умом живите.
— Как же так? — оторопели мужики. — Кто ж, как не ты, отец родной, нас рассудит и накажет?
— Не отец я вам, ребятушки, — улыбается тот. — И не помещик. Я Дубровский!
Стоят сельчане, ни живы, ни мертвы. Во все глаза на приезжего таращятся, слова молвить боятся.
— Бог с вами, хлеборобы, — сжалился Дубровский. — Давайте сюда вашего Гаврилу. Заберу его с собой в леса тёмные, разбойничьи. Болит моё сердце за всех одиноких, да неприкаянных.
И увёз…
ПОБЕДИТЕЛЯ НЕ СУДЯТ
Двадцатого августа 1812 года император всероссийский Александр I приватно встретился с генералом от инфантерии князем Кутузовым. И, наверное, впервые за три месяца войны, государь почувствовал, что, наконец–то, делает правильный выбор, назначая этого грузного, немногословного старика главнокомандующим.
— Только в отступлении, Ваше Величество, — мягко убеждал Михаил Илларионович, — наше спасение. Пусть Бонапарт растянет обозы, а наша осень–матушка не за горами. Пушечки и телеги с провиантом в грязи увязнут. Пусть дождик французов помочит, да непогода потреплет…
Александр рассеянно слушал генерала. После истеричных депеш Барклая, которые доставляли, забрызганные грязью и кровью, адъютанты, старомодная речь Кутузова убаюкивала и несла успокоение.
— Вот он сидит, усталый, седой воин, — вглядывался в лицо Михаила Илларионовича император. — Герой Измаила, ученик Суворова, потомок великих князей русских. Соль земли нашей, опора трона, защитник веры.
— … первые чумные уже в Яхроме, — толстые губы Кутузова тронула улыбка. — По команде, за сутки в Москву доставят.
— Позволь, князь, — Александр, помассировал виски, сосредоточиваясь, — в Яхроме чума?
— Чумные больные, — пояснил тот. — По моему распоряжению из Калмыкии доставлены. Аккурат, перед вступлением Бонапарта, будут размещены в Москве. Неделя, другая и от армады французской один пшик останется, — Кутузов по–старчески захихикал, затряс животом.
Император изумлённо молчал.
— Можно, конечно, запалить город, — князь неодобрительно покачал головой. — Но, убытков. Убытков–то!
— Никакой чумы, — Александр вскочил, зашагал по кабинету. Щека его нервно дёргалась. — Никаких поджогов, отравлений и… что ты там ещё наизмышлял?
Кутузов, подавленно молчал.
— Завтра жду тебя с другим планом.
Князь тяжело встал, поклонился и вышел.
Александр, не отрываясь, смотрел на кресло, в котором только что сидел генерал.
— Надо будет узнать, где он глаз потерял, — мелькнула мысль…
Двадцатого октября из ставки Кутузова ко двору прибыл вестовой.
— Бонапарт, покинул Москву, — звонко выкрикивал он, поедая глазами императора. — Город сожжён. Армия генерал–фельдмаршала преследует французов.
— Москва сгорела? — холодно переспросил император. — Отчего же?
— Наполеон спалил, — бойко доложил гонец. — В бессильной злобе.
— Ладно, — смягчился Александр, — отстроим. И добавил вполголоса, — Победителей не судят.
ПОДЛИННАЯ ПРАВДА
«ЛИНЬ (м.) морск. тонкая веревка не толще полутора дюйма в окружности; идет на лотлинь, сигнальные фалы и пр. ЛИНЁК (м.) кончик линя, для телесных наказаний на море».
На суше «правда» бывает всякая: истинная, неподдельная, чистая, сущая, натуральная и так далее. На море же, «правда» — исключительно «подлинная». Та, которая извлекается из морячка при помощи «линька». Точнее, после того как тот побывает «под линьком».
Происходит это так. Привяжут первого попавшегося матросика к мачте, спустят портки и начнут охаживать. Тот покричит, а на десятом ударе всё и выложит:
что в трюме бочонок с ромом запрятан;
что мичман юнгам проходу не даёт — то прижмётся, то ущипнёт;
что одноногий кок странные речи среди команды ведёт;
что плотник намедни не просто так за борт выпал, а с ядром, привязанным к ноге.
— Вот, и облегчил душу, — похлопает боцман морячка по плечу. — На флоте, сынок, без подлинной правды никак нельзя.
И отметит про себя: реквизировать ром, о мичмане капитану доложить, кока под замок, за помин души плотника выпить…
А, ещё есть рыба ЛИНЬ,
А, ещё есть птица ЛУНЬ.
Хочешь, в рыбу камень кинь,
Хочешь, в птицу ловко плюнь.
(Матросская считалочка)
ПОД ОРЕХ РАЗДЕЛАТЬ
Жил да был тараканий царь. Как любой правитель, он с утра до вечера занимался делами своей страны. Издавал указы, карал, миловал, заключал союзы с соседями, интриговал. Случалось, и воевал. Благодаря его неустанной заботе, границы страны расширялись, а подданные благоденствовали и прославляли царя.
Однако, была у нашего государя странная и опасная привычка. Время от времени, царь отправлялся под огромное ореховое дерево, что росло в центре его владений. Придворные расстилали скатерть, расставляли напитки с закусками и удалялись, оставляя правителя одного. Он усаживался в шезлонг и приступал к неспешному обеду. Время от времени, с ветвей срывался созревший орех и с глухим стуком падал на землю. Царь, вздрагивал, прижимал усы к голове, но пикник не прекращал.
— Зачем ты туда ходишь? — спросил его однажды сын. — Ведь, если орех однажды свалится на тебя, то страна лишится правителя, а я отца.
— Знаешь, сынок, — ответил тот, — случается так, что мне просто необходимо почувствовать себя обыкновенным тараканом.
— Но мы и так тараканы, папа, — удивился сын.
— Вы, да. — Царь помолчал. — А, меня иногда заносит…
ПОД КАБЛУКОМ БЫТЬ
Держать человека под каблуком — великое и древнее умение, если не сказать мастерство. И, мелочей здесь не бывает.
Одним «подкаблучникам» требуется видимость свободы. Таким вполне подойдёт «шпилька», прижимающая полу одежды. Ведь, ему так идёт этот плащ! Такой романтичный, такой шпионский и таинственный. Поднимите каблучок, что бы ОН смог немного пройтись самостоятельно. Кто–нибудь немедленно скажет, что в подобном плаще ОН похож на эксгибициониста. Бедняга тотчас же вернётся под каблук, что бы его утешили.
Другим хороши и кеды. Распластаются вдоль всей подошвы, как жвачка. Куда вы, туда и он. Не отскребёшь.
Третьим необходим широкий каблук, в меру давящий и мягкий. С такими сложнее всего! Бывает, накатит на бедолагу, и он начинает вылезать на свободу. Шипит, плюётся, царапает асфальт коготками. Может, даже, укусить. А, притопнешь ножкой — получишь безжизненную остывающую тушку.
Четвёртых, хлебом не корми, создай видимость, что над ними занесён каблук. Они требуют независимости. Выкрикивают какие–то глупости о «волюшке». Бегут, куда глаза глядят. А к вечеру — вернутся на цыпочках, заберутся под каблучок и уснут, свернувшись уютным комочком.
Встречаются и любители похрустеть косточками под каблуком. Постанывает и шепчет: «Ненавижу тебя, сучка». А, сам улыбается…
ПОД СУРДИНКУ
Первое упоминание о сурдинах можно найти в «Деяниях блаженного Вафуила», относящихся приблизительно к концу VIII века до н. э.
«Соберите народ, пригласите старцев, соберите отроков и грудных младенцев.
![Олифант Олифант - Бухта Бо[СИ]](/uploads/posts/books/227760/227760.jpg)
